Григорий Коган — директор компании «Пиком», доцент матфака УдГУ, любитель игры «60 секунд», интеллектуал. Мы встретились в его новом офисе с белыми стенами. На вопрос, будет ли он вешать картины, Григорий ответил, что и стол бы со стулом убрал. Работа стоя, по его мнению, более продуктивна.
Начали интервью. Что-то изначально пошло не так. Гость скучал, выделенный час тяжело подходил к концу. Первичная искра в начале беседы мигом погасла, как только я перешел к «интересным вопросам» — как вы решили стать предпринимателем, что вас вдохновляет, отношение к деньгам. Нет отношения — интересы разные. Все по Маслоу: я спрашиваю про базовые потребности, а у героя потребности на порядок выше.
Прошел час, я начал прощаться. В глазах Григория был немой вопрос: «И это все?» К счастью, случайно подняли тему про его любовь к блюзу. Просидели ещё час.
— Считается, что все люди, которые носят фамилию Коган, Коэн, Каганович, Кон, происходят от рода потомственных священников Иерусалимского Храма. Как вы считаете, стоит ли строить Третий Храм?
— Не будем углубляться в догматические аспекты. Вполне возможно, что 2 000 лет назад это и было местом трудоустройства моих дальних предков. Храма сейчас нет, приходится заниматься тем, чем приходится.
— У вас на страничке «ВКонтакте» вовсю цветет эпоха 60-х и 70-х: видео, музыка. Вы хотели бы жить в ту эпоху?
— Если честно, я даже не знаю, что творится у меня «ВКонтакте». На ваш вопрос нет однозначного ответа. Эта эпоха мне интересна тем, что это было время надежд, перспектив. Время рождения каких-то больших идей, проектов. Но в то же время есть вещи, которые мне далеки. Идея, что надо травить себя химическими соединениями, чтобы расширить восприятие, — это не мое.
В это время придумали много того, что сейчас продолжает развиваться. Большинство идей в IT, технические прорывы, космос оттуда. Уже полвека все это растет, раскручивается, но принципиально нового ничего не появляется.
Те же изменения происходили в музыке. Эпоха всеобщей повышенной активности, проб и экспериментов способствовало появлению творчества, которое ищет себя. Этим 60-е мне близки. Я вообще музыку люблю, но из той эпохи — больше. Она такая наивная, искренняя. Ещё нет сложившихся форм, огромные деньги только приходят.
Начиная с середины 70-х, мне уже мало что нравится из рок-музыки. Появились четкие модели, формулы, по которым надо «пилить», и у тебя будет успех. Дальнейшее развитие музыки сводится к тому, кто быстрее перебирать струны будет или громче сыграет. А душа уже из этого уходит.
— Рок-н-ролл был некой формой протеста против системы. А вы сами по складу характера кто — конформист, консерватор или воин?
— Я консервативный воин. Сражаюсь по старинке, с оглядкой на историю. В музыке 60-х нравится не сам факт протеста, а идея поиска нового пути. Желание освободиться от ограничений и выйти куда-то дальше. К примеру, панк как чистая форма протеста уже менее интересен, потому что это концентрированное возмущение тем, что происходит. Это просто выплеск энергии без стремления найти ответ на несогласие. Что с этим делать, куда пойти?
Эпоха хиппи, когда «любовь всех спасет», — это, конечно же, бред. Но это хотя бы вариант, который они предлагали и пробовали внедрить в массы. Это был искренний результат поисков. Желание хоть немного улучшить мир сидит и во мне. Видимо, из-за этого я нахожу эту музыку созвучной.
— Кажется, что та эпоха смогла посеять в умах народа идею любви. Можно ли сейчас повторить это через современное искусство?
— Я не знаю, как это сделать, но нужно пробовать и стараться. Идея современного мира довольно потребительская, поэтому тем течениям развиться сложнее. Помимо музыки 60-х мне нравится черный «чикагский» блюз. Он все ещё обращается к корням, народности. Основоположники блюза, Мадди Уотерс, Хаулин Вулф, жили очень тяжелой жизнью. У них не было коммерческого успеха. Взрыв и популярность блюза 50-х в Чикаго случился только в 70-х. Популярные рокеры типа The Rolling Stones, The Yardbirds рассказывали, что повлияло на их творчество. Они упоминали ребят из Чикаго, о которых никто никогда не слышал. Этих старичков стали доставать из чуланов, стряхивали нафталин и ставили на сцену.
Но когда они только начинали играть музыку, у них не было ожиданий стать «звездой». Они просто играли. Считается, что блюз — музыка грустная. Но эти ребята играют весело, хоть и поют про проблемы. У них есть какой-то настрой в песнях, что надо с юмором, иронией относиться к жизни. Да, денег нет, дома нет, женщина бросила и прочие вещи, о чем поется в блюзе. Но поют они все это в «мажоре».
Сейчас верится слабо, что произойдет какой-то «взрыв», и появится куча прогрессивных изменений. Остается верить.
— С музыкой все ясно. Меняются ли вкусы к кино?
— Меняются, но есть и любимые. Прежде всего, ранний Вуди Аллен. Современный Вуди научился все делать так клево, что получается идеальный фильм. Если убрать из титров его имя, то это будет просто отлично сделанный фильм. Но это уже не тот режиссер. Он повторяет и цитирует сам себя. Даже названия лент забываются, потому что кажется, что это часть рассказа, который уже был когда-то.
У меня есть теория, почему я увлекаюсь фильмами Вуди Аллена или творчеством писателя Сола Беллоу, которого в России вообще не читают. Они активно используют еврейскую тему. Я понимаю корни или предпосылки их мыслей. Их творчество — некий нереализованный сценарий моей жизни. Какой она была бы в параллельной вселенной, если бы мои предки выбрали другой путь. Не остался бы дед в Российской империи, а уехал в США. Это некий способ взглянуть на себя со стороны. Тот же «я», за несколько поколений от моих прадедов, но с другой жизненной историей. И с теми же мозгами.
— В фильме Паоло Соррентино «Где бы ты ни был» есть фраза: «Не все евреи были богаты, но у каждого из них что-нибудь да было». Что оставили вам родители?
— Воспитание и гены — это наследство, которое я получил от родителей и бабушки. Материальных вещей они мне не передали, но мозги остались. От части воспитания мне пришлось избавляться. Та часть, которая призывает к познанию, продолжает работать. А какие-то поведенческие установки, вежливость, например, мешали.
Во втором классе я не знал, что значит ругаться матом. Когда в школе одноклассник говорил, что такой-то матерится, я не понимал, о чем речь. Я не то что бы материться не умел, самого понятия не знал. Я думал, что плохого, если он про маму рассказывает. Но когда я начал бизнес и столкнулся с реальностью, пришлось научиться некоторым вещам, которые были несовместимы с воспитанием. Бабушка бы не одобрила некоторые слова.
Когда я вступал в пионеры, очень гордился. Радовался, что приняли в первую партию: не 19 мая или 22 апреля, а пораньше. Боялся, что не сдам экзамены. Готовился, запоминал дату выхода газеты «Пионерская правда» и пионеров-героев Советского Союза. Понятно, что для более взрослых ребят это было рутиной, но я в это ещё верил, переживал и гордился, что попал в пионеры.
С детства я начал понимать особенное отношение государственной системы к евреям. Сюда ты не попадешь, тут тебя не пустят. Вот тебе такие пути — выбирай. Принадлежность к евреям и не принадлежность к номенклатуре сильно сокращали области развития.
Когда система сломалась, это было шоком — я же успел во что-то поверить, а все оказалось фейком. Было больно. Возраст был достаточный, чтобы осознать это, и уязвимый, чтобы воспринять серьезно. Пришлось ломать в себе заданные ограничения, что у меня есть только один путь. Но пришлось поступить в аспирантуру, а то бабушка бы не поняла.
Оттуда меня погнали через год с записью в трудовой «Отчислен из аспирантуры в связи с невыполнением учебного плана». Причем эта запись идет уже после записи, что принят на работу директором в ООО «Пиком». Бабушка долго расстраивалась. Этот стык старого и нового виден в трудовой хорошо.
Я понимаю: все, что я делаю, обречено —
мы когда-нибудь умрем.
— Вы вышли из «старой школы», когда были и кумиры, и идеология, и какая-то система преемственности в отраслях. С этим всем вы вступили в эпоху 90-х и не сломались. Сейчас вы работаете на себя. Какое будущее нас ждет?
— Особенность России — каждые три поколения уничтожают элиту. Интеллигенция прекратила свое существование. Университеты должны были быть средством воспроизведения интеллигенции. Сейчас растет второе поколение после бизнес-элиты 90-х со своими кумирами, вроде Джобса и Бренсона. А у старого российского бизнеса есть реальная проблема — кому передать бизнес. Дети за границей, образовалась некая пустота.
Пока у нас экономически продолжается Советский Союз с диким капитализмом. Россия резко дорвалась до этапа потребительского общества. Идет безумная трата денег. Часть бизнесменов на этом настолько повернута, что их жажда обогащения нацелена только на удовлетворение мелких комплексов. Наверное, потом станет лучше. Вопрос почвы — её надо готовить, чтобы что-то взошло.
Фото: Мария Семенова
Читайте все статьи рубрики «Стиль жизни»
